Неточные совпадения
И ангел милосердия
Недаром песнь призывную
Поет — ей внемлют чистые, —
Немало Русь
уж выслала
Сынов своих, отмеченных
Печатью дара Божьего,
На честные
пути,
Немало их оплакала
(Увы! Звездой падучею
Проносятся они!).
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством — и она,
Благословясь, поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца…
Уж день клонился к вечеру,
Идут путем-дорогою,
Навстречу едет поп.
Ободренный успехом первого закона, Беневоленский начал деятельно приготовляться к изданию второго. Плоды оказались скорые, и на улицах города тем же таинственным
путем явился новый и
уже более пространный закон, который гласил тако...
Однако там мой
путь уже был начертан!
— О! как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается
путь всё
уже и
уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен
уже значительный труд, когда оно стало в правильные, по крайней мере, в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и
пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства в России кредит,
пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
«И для чего она говорит по-французски с детьми? — подумал он. — Как это неестественно и фальшиво! И дети чувствуют это. Выучить по-французски и отучить от искренности», думал он сам с собой, не зная того, что Дарья Александровна всё это двадцать раз
уже передумала и всё-таки, хотя и в ущерб искренности, нашла необходимым учить этим
путем своих детей.
Уже совсем стемнело, и на юге, куда он смотрел, не было туч. Тучи стояли с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим с лип в саду каплям и смотрел на знакомый ему треугольник звезд и на проходящий в середине его млечный
путь с его разветвлением. При каждой вспышке молнии не только млечный
путь, но и яркие звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой рукой, появлялись на тех же местах.
Принцесса сказала: «надеюсь, что розы скоро вернутся на это хорошенькое личико», и для Щербацких тотчас же твердо установились определенные
пути жизни, из которых нельзя
уже было выйти.
Там
путь все становился
уже, утесы синее и страшнее, и, наконец, они, казалось, сходились непроницаемой стеной.
В два прыжка он был
уж на дворе; у ворот крепости часовой загородил ему
путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся бежать по дороге…
Какие искривленные, глухие,
узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой
путь, подобный
пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги!
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести,
уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало
пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это не безделица.
Еще много
пути предстоит совершить всему походному экипажу, состоящему из господина средних лет, брички, в которой ездят холостяки, лакея Петрушки, кучера Селифана и тройки коней,
уже известных поименно от Заседателя до подлеца чубарого.
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет
путь;
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью как-нибудь;
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке.
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив;
Шалун
уж заморозил пальчик:
Ему и больно и смешно,
А мать грозит ему в окно…
Они прискакали к небольшой речке, называвшейся Татаркою, впадающей в Днепр, кинулись в воду с конями своими и долго плыли по ней, чтобы скрыть след свой, и тогда
уже, выбравшись на берег, они продолжали далее
путь.
Теперь он действовал
уже решительно и покойно, до мелочи зная все, что предстоит на чудном
пути. Каждое движение — мысль, действие — грели его тонким наслаждением художественной работы. Его план сложился мгновенно и выпукло. Его понятия о жизни подверглись тому последнему набегу резца, после которого мрамор спокоен в своем прекрасном сиянии.
Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому, что зашел сюда, и пошел на Т—в мост. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что
уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне
путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!»
—
«Счастливый
путь, сосед мой дорогой!»
Кукушка говорит: «а свой ты нрав и зубы
Здесь кинешь, иль возьмёшь с собой?» —
«
Уж кинуть, вздор какой!» —
«Так вспомни же меня, что быть тебе без шубы».
Куда теперь направить
путь?
А дело
уж идет к рассвету.
Поди, сажай меня в карету,
Вези куда-нибудь.
Наступили лучшие дни в году — первые дни июня. Погода стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии успели
уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять — он прогулок без цели терпеть не мог, — а собирать травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном
пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
Снова вспомнилось, каким индюком держался Тагильский в компании Прейса. Вероятно, и тогда
уже он наметил себе
путь в сенат. Грубоватый Поярков сказал ему: «Считать — нужно, однако, не забывая, что посредством бухгалтерии революцию не сделаешь». Затем он говорил, что особенное пристрастие к цифрам обнаруживают вульгаризаторы Маркса и что Маркс не просто экономист, а основоположник научно обоснованной философии экономики.
Кончив экзамены, Самгин решил съездить дня на три домой, а затем — по Волге на Кавказ. Домой ехать очень не хотелось; там Лидия, мать, Варавка, Спивак — люди почти в равной степени тяжелые, не нужные ему. Там «Наш край», Дронов, Иноков — это тоже мало приятно. Случай указал ему другой
путь; он
уже укладывал вещи, когда подали телеграмму от матери.
Самгин задумался о том, что вот
уже десять лет он живет, кружась в пыльном вихре на перекрестке двух
путей, не имея желания идти ни по одному из них.
Но оторвать мысли от судьбы одинокого человека было
уже трудно, с ними он приехал в свой отель, с ними лег спать и долго не мог уснуть, представляя сам себя на различных
путях жизни, прислушиваясь к железному грохоту и хлопотливым свисткам паровозов на вагонном дворе. Крупный дождь похлестал в окна минут десять и сразу оборвался, как проглоченный тьмой.
Старики понимали выгоду просвещения, но только внешнюю его выгоду. Они видели, что
уж все начали выходить в люди, то есть приобретать чины, кресты и деньги не иначе, как только
путем ученья; что старым подьячим, заторелым на службе дельцам, состаревшимся в давнишних привычках, кавычках и крючках, приходилось плохо.
— Да, темно на дворе, — скажет она. — Вот, Бог даст, как дождемся Святок, приедут погостить свои, ужо будет повеселее, и не видно, как будут проходить вечера. Вот если б Маланья Петровна приехала,
уж тут было бы проказ-то! Чего она не затеет! И олово лить, и воск топить, и за ворота бегать; девок у меня всех с
пути собьет. Затеет игры разные… такая право!
Но и то хорошо, и то
уже победа, что он чувствовал себя покойнее. Он
уже на
пути к новому чувству, хотя новая Вера не выходила у него из головы, но это новое чувство тихо и нежно волновало и покоило его, не терзая, как страсть, дурными мыслями и чувствами.
— Что вам повторять? я
уж говорил! — Он вздохнул. — Если будете этим
путем идти, тратить себя на модные вывески…
— Ну, бабушка, — заметил Райский, — Веру вы
уже наставили на
путь. Теперь если Егорка с Мариной прочитают эту «аллегорию» — тогда от добродетели некуда будет деваться в доме!
Воображение его вспыхивало, и он
путем сверкнувшей догадки схватывал тень, верхушку истины, дорисовывал остальное и
уже не шел долгим опытом и трудом завоевывать прочную победу.
Но эта новая жизнь, этот новый, открывшийся передо мною
путь и есть моя же «идея», та самая, что и прежде, но
уже совершенно в ином виде, так что ее
уже и узнать нельзя.
Было
уже восемь часов; я бы давно пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел пешком, и мне
уже на
пути пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
Голландцы, на
пути в Индию и оттуда, начали заходить на мыс и выменивали у жителей провизию. Потом
уже голландская Ост-Индская компания, по предложению врача фон Рибека, заняла Столовую бухту.
Но адмирал приехал за каким-то другим делом, а более, кажется, взглянуть, как мы стоим на мели, или просто захотел прокатиться и еще раз пожелать нам счастливого
пути — теперь я
уже забыл. Тут мы окончательно расстались до Петербурга.
Казалось, все страхи, как мечты, улеглись: вперед манил простор и ряд неиспытанных наслаждений. Грудь дышала свободно, навстречу веяло
уже югом, манили голубые небеса и воды. Но вдруг за этою перспективой возникало опять грозное привидение и росло по мере того, как я вдавался в
путь. Это привидение была мысль: какая обязанность лежит на грамотном путешественнике перед соотечественниками, перед обществом, которое следит за плавателями?
Я вспомнил, что
путь этот
уже не Магелланов
путь, что с загадками и страхами справились люди.
Но довольно. Как ни хорошо отдохнуть в Якутске от трудного
пути, как ни любезны его жители, но пробыть два месяца здесь — утомительно. Боже сохрани от лютости скуки и сорокаградусных морозов! Пора, пора, морозы
уже трещат: 32, 35 и 37˚; скоро дышать будет тяжело. В прошедшем году мороз здесь достигал, говорят, до 48˚.
Мы
уж «вытянулись» на рейд: подуй N или NO, и в полчаса мы поднимем крылья и вступим в океан, да он не готов, видно, принять нас; он как будто углаживает нам
путь вестовыми ветрами.
Когда Нехлюдов вернулся вслед за Катюшей в мужскую камеру, там все были в волнении. Набатов, везде ходивший, со всеми входивший в сношения, всё наблюдавший, принес поразившее всех известие. Известие состояло в том, что он на стене нашел записку, написанную революционером Петлиным, приговоренным к каторжным работам. Все полагали, что Петлин
уже давно на Каре, и вдруг оказывалось, что он только недавно прошел по этому же
пути один с уголовными.
В
пути от острога к вокзалу упало и умерло от удара, кроме тех двух человек, которых видел Нехлюдов, еще три человека: один был свезен, так же как первые два, в ближайшую часть, и два упали
уже здесь, на вокзале.
— Улетела наша жар-птица… — прошептал старик, помогая Привалову раздеться в передней; на глазах у него были слезы, руки дрожали. — Василий Назарыч уехал на прииски;
уж неделю, почитай. Доедут — не доедут по последнему зимнему
пути…
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с тем выражением, которое говорило: «Вы
уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет себе такие выражения…» В нескольких словах она дала заметить Привалову, что
уже кое-что слышала о нем и что очень рада видеть его у себя; потом сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был
уже на
пути к известности, не в пример другим уездным городам.
Всякая качественная ценность
уже показывает, что в человеческом
пути есть то, что выше человека.
Вдали на соборных часах пробило половину двенадцатого. Мальчики заспешили и остальной довольно еще длинный
путь до жилища штабс-капитана Снегирева прошли быстро и почти
уже не разговаривая. За двадцать шагов до дома Коля остановился и велел Смурову пойти вперед и вызвать ему сюда Карамазова.
Было
уже очень поздно по-монастырскому, когда Алеша пришел в скит; его пропустил привратник особым
путем.
То первое явление было еще в детстве моем, и вот
уже на склоне
пути моего явилось мне воочию как бы повторение его.
Тем не менее чувство, увлекавшее его, было столь сильно, что он, злобно топнув ногой в землю и опять себя выбранив, немедленно бросился в новый
путь, но
уже не к Федору Павловичу, а к госпоже Хохлаковой.
Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда все на небе и под землею сольется в один хвалебный глас и все живое и жившее воскликнет: «Прав ты, Господи, ибо открылись
пути твои!»
Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына ее, и все трое возгласят со слезами: «Прав ты, Господи», то
уж, конечно, настанет венец познания и все объяснится.
— И
уж если такой делец, как этот старик (благороднейший старик, и какая осанка!), указал этот
путь, то… то
уж, конечно, выигран
путь.